Интервью Юрия Лужкова "Комсомольской правде" о сельхозтехнике, урожае, драматургии, и о том,когда собирать и когда разбрасывать камни
Корреспонденты КП снова отправились под Калининград, чтобы своими глазами увидеть урожай гречихи, который вырастил экс-мэр Москвы
«…А „Комсомолка“ обо мне пишет в шутливом плане»
На этот раз фермер Лужков встретил нас хмуро — и сразу же повез в поле — убирать камни…
— Юрий Михайлович, я сколько ездил по полям — ни разу не видел, чтобы камни с поля убирали.
— Хотя я занимаюсь серьезным делом, а «Комсомолка» про меня пишет в шутливом плане.
— И тем не менее — ваши заявления вызвали в стране, и не только, очень серьезный острый резонанс — по поводу антинародной политики в отношении ценообразования.
— Да ладно…
Корреспондент «КП» включает компьютер и показывает несколько десятков ссылок разных СМИ на предыдущие интервью Лужкова.
— Я знаю, Владимир Путин знает о ваших действиях.
— Да, Путин знает. Путин, когда был здесь, интересовался нашим хозяйством на празднике. У губернатора, наверное, да. У губернатора интересовался.
— Кстати, сколько вы тонн камней собрали на этих ваших полях?
— Это немерено просто. Мы тоннами-то не считаем.
Лужков находит в борозде увесистый камень и бросает корреспонденту «КП»:
— Лови!
Ловлю. С трудом. Тащу на край поля… Там — гора таких же камней.
Виктор ГУСЕЙНОВ
Камни, убранные с полей Лужкова.
Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ
— Вот это философское выражение — собирать камни — в сельхозприложении другой смысл обретает, да?
— Тот же самый смысл. «Время собирать камни» — очищать поле от камней и заниматься делом. Время собирать камни — это значит переходить от режима бездействия и власти, и государства, и людей, к тому, чтобы, если говорить о хозяйстве, собрав камни с поля, которые мешают работе, которые ломают, выламывают технику, и заниматься выращиванием полезных культур. Я ясно излагаю?
— Вроде да…
— Ковырялся там на камнях, я не знаю, ты, наверное, разбрасывал камни?
— Нет, тоже собирал.
— Я вас хорошо знаю.
Видимо, рабочих рук в хозяйстве Лужкова не хватает, вот он и решил использовать журналистские. (А, может, это расплата за «шутливый план»?) После камней он дал мне лопату и заставил кидать песок. Поехали на крупорушку (это машина для приготовления из зерен крупы) — ворочали мешки с новой гречневой крупой.
Виктор ГУСЕЙНОВ
Лужков находит в борозде увесистый камень и бросает корреспонденту «КП».
Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ
— А когда же гречиху-то начнем косить?
— Ту, что поспела, уже скосили. Пока не надо.
— Может, хотя бы для съемки Гусейнову попозируем?
— Нет! Я халтурой не занимаюсь. А ежели тебе нужна цифирь — можешь уже чиркануть: гречиху уберем с площади 720 с лишним га, произведем 1000 (одну тысячу!) тонн гречневой крупы.
…А чтобы у нас не было никаких сомнений — экс-мэр Москвы до ночи возил нас по складам и хранилищам, где лежали коричневые гречневые сугробы, у которых был и запах, и вкус … гречишного меда.
Так что, свой диктофон — негнущимися пальцами — я включил только рано-рано утром следующего дня…
У КАМИНА
«Кашу надо есть ложкой»
…Раннее-раннее утро.
— Ку-ка-ре-ку!
(Это запись петухов)
Лужков (теребит корреспондента "КП"за плечо):
— А чего так рано, Юрий Михайлович?
— Вставай — печку надо топить.
— А я слышу — петухи поют. Думаю: наверное, Юрий Михайлович сейчас скоро нас будет выпроваживать. Типа, давайте опять на работу. Да и до дому. Хватит.
Лужков поет:
— «Ще треті півні не співали,
Ніхто нігде не гомонів,
Сичі в гаю перекликались,
Та ясен раз у раз скрипів».
— Может, сперва поесть бы чего… С вечера не жрамши. Одна баранина.
— Завтрака еще нету.
— Теперь печку топить… А чего, мы к вам сюда вкалывать приехали, что ли?
— Не нравится — вертайся обратно в Москву.
— Да что мы, дураки, что ли… Нас там уволят.
— Возьму в подсобные. (Лужков кряхтит) …Радикулит, черт его знает. Это на меня вы влияете отрицательно.
Лужков садится на табуретку, потом встает — не разгибается.
— Это из-за чего было? Может, камни до меня еще носили?
— Нет. Скорее всего где-то простыл.
— А как лечитесь?
— Работой.
— Радикулит — работой? У меня тоже. Но я обычно лежу…
— Да. Не лежать. Сейчас зажжем печку. Вот эту. Камин. И прогреем задницу. Умеешь разжигать?
— Нет.
— Камин — не умеешь? Да ты что?
— Чего я должен?
— Дрова сложить такой решеточкой.
— Ну давайте, сейчас будут.
— Ну давай, работай. Сначала два полена вдоль. Ну не так, вот так, чтобы решетка-то была. Еще! Не рядом, вот так. Теперь опять. Колодцем! И наверху еще одну. В серединку. Все, хватит! Теперь надо найти бумагу. Внутрь, да. И зажигай. Спички на камине сбоку справа. Ну, если у тебя везение есть, чисто человеческое, то загорится. Дрова должны загореться.
Виктор ГУСЕЙНОВ
А это — только небольшая часть лужковской отары. Пока «под началом» экс-мэра — две тысячи породистых овец. В скором времени он собирается довести их поголовье до пяти тысяч.
— Сухие, да?
— Можешь бумажки подкладывать. Сейчас пойдет. У тебя рука легкая. Ну, сильно не надо. Последнюю-то добавь. А это обратно.
— Когда вы сказали про бумаги, я уж подумал, может, там мои шутливые заметки у вас сложены. И вы их — того, на растопку.
— Наверное. Теперь все — синим пламенем. Пиши заново…
— Я пойду разбужу Гусейнова. А то спит и спит. Кто снимать-то будет?
— Снимать-то нечего. Сегодня не косим… Ну чего его будить?
Лужков встает, но разгибается.
— Ну чего, полегчал радикулит?
— Нет, но вообще немножечко есть… Да его не было.
Приносят завтрак — сначала яичницу. Появляется фотокор Гусейнов.
— А куры свои, яйца свои у вас? Чего-то больно много.
— Ешь — это тебе аванс.
Приносят гречневую кашу.
— О, гречка? Это новый урожай? Или старый?
— Это старый.
— Ну?
— Мы новую только-только начинаем перерабатывать.
— А гречку лучше ложкой или вилкой есть?
— А ты вилкой ешь? Вилкой надо есть колбасу.
— Очень гречка вкусная.
— Кашу надо есть ложкой! Ой, темнота…
ПОСЛЕ ЗАВТРАКА
«С чарами не справишься, век ты будешь мой»
Лужков собирает со скатерти хлебные крошки — все до одной — и отправляет их в рот. Сосредоточенно жует.
— Саш, я тебе, когда ты камни таскал и песок лопатой бросал, обещал — помнишь, заместо оплаты — песенку спеть?
— Ну…
— Так давай, сейчас.
Лужков приносит какую-то игрушку, нажимает на кнопку в лапке… И тут плюшевый зверек начинает открывать рот и петь блеющим голосом.
В роще пел соловушка, там вдали,
Песенку о счастье и о любви.
Песенка знакомая и мотив простой -
Ой, ой — как ты мне нравишься, ой — ой -е-ей..
— Что за зверь?
— Это же овечка! Не узнал?
Игрушечная овечка поет голосом, похожим на голос Елены Батуриной.
— А кто вам подарил?
— Дети. Мои дети подарили.
— А жена что дарит?
— Погоди — потом!
— Я тут слышал, вы несколько раз с Еленой Батуриной свои хозяйственные дела обсуждали.
— Да.
— Вы чего, постоянно с ней советуетесь?
— По финансовым вопросам.
— Какие кредиты брать?
— Да. Она талантливейший экономист. Она закончила институт Орджоникидзе по специальности «экономист». И она хорошо знает его величество производство. Работала на заводе.
— Миллиардер опять-таки.
— Ну, никто эти миллиарды, как говорится, не считал.
— Так вы не считаете миллиарды, что ли?
— Нет.
— Почему?
— Неинтересно. Погоди — не уводи в сторону. И вот она — Лена — помогает мне…
— Вы уже рассказывали — у вас все по любви в семье, мы и печатали.
— Да… Так вот — когда, скажем, идет речь о необходимости иметь две сеялки вместо одной, которые дают нам возможность в короткие сроки осуществить сев предзимний озимых культур. Причем она помогает особым образом. Тут у каждого есть своя, как говорится, гордыня. Я ей сказал: Лен, мы будем работать на свои.
— Деньги?
— То есть на заработанные хозяйством. Она говорит, она права, конечно: «Я в это не верю». Сельское хозяйство сегодня, говорит, организовано в государстве таким образом, что работники, и руководители, и хозяйства сами могут только выживать. А вот наращивать потенциал, покупать технику они не могут. Нет денег.
— Когда вы покупаете технику, она не возмущается?
— Она сама мне помогает.
— Как обычно жены говорят: ну вот опять ты купил комбайн, Юра!
— Я тебе скажу другое. После этой дикой расправы со мной прошло четыре года. И каждый год на мой день рождения Лена покупает мне подарок.
— Неужели комбайн?
— Комбайн, трактор, сеялка, культиватор!
Лужков аж разволновался — снова нажимает на лапку плюшевой овечки.
И та начинает петь — голосом Марины Девятовой. А мне почему-то чудится — это поет сама Елена Батурина.
Я умею чуточку колдовать -
Сети мои крепкие тебе не разорвать.
С чарами не справишься, век ты будешь мой,
Ой-ой, как ты мне нравишься, ой, ой -е- ей!
— Вот она купила тот погрузчик, который нам помогал с тобой делать вот эти терриконы, типа пирамид Хеопса.
— Да, до сих пор спина гудит… А чего она не подписывает на комбайне или на тракторе: «Дорогому Юрию на день рождения»?
— Я сейчас попросил заказать такие на комбайн не рекламные, а надписи. И на нескольких видах сложной дорогой техники будет надпись «Елена». Причем наши комбайнеры с большим удовольствием восприняли эти названия. Мне, например, комбайн и трактор подарил мой друг — Хазрет Меджидович Совмен.
И теперь на комбайне и на тракторе написано золотом — «Хазрет Совмен». И механизаторы, когда выезжают на поле, говорят: "Я беру «Хазрет».
— А теперь будут говорить: "Я беру сеялку «Елену».
— Ну и что же? Ну что, "я буду сеять на «Елене». Да, «Елена». Мы пока обсуждаем этот вопрос. Я еще должен как бы с Леной, у нее всегда есть свой взгляд на разные вещи. Но в любом случае она, конечно, вот таким образом, даря мне сложные какие-то вещи, помогает нашему хозяйству.
— То есть у вас никогда не было каких-то семейных ссор из-за того, что вы комбайн на семейные деньги купили или еще чего?
— Нет, у нас…
— Или собак заграничных за доллары — овец пасти.
— Нет, категорически. Категорически никаких ссор, ничего нет. Только она убеждена в том, что при нынешней организации сельскохозяйственного производства мы в России по зерновому направлению не можем иметь успешно развивающееся сельскохозяйственное производство.
— А вы как раз этим занимаетесь.
— А я хочу ей доказать, что это возможно.
— У вас конфликт, получается?
— Нет, у нас не конфликт, а у нас обсуждение. И похоже, что…
— …она права?
— По-крупному — да. Поэтому она меня спрашивает.
— «Ну чего, я права?»
— Нет. Она меня спрашивает о другом. Она меня спрашивает: «Скажи, пожалуйста, это у тебя бизнес или хобби?»
— И вы чего говорите?
— А что я должен ответить? Вот ты как думаешь?
— Я думаю, что у вас, Юрий Михайлович, это хобби.
— Вот и ты… Какое хобби, если сто человек работает и сто человек уверены, что они будут продолжать работать? Какое хобби, если я получаю, вот в этом году, ну сейчас еще мы посчитаем по урожаю гречки, 14-15 тысяч тонн зерна? Ну какое это хобби?
— Ну если вы деньги из семьи тянете? Это хобби тогда, выходит, у вас. То на трактор, то…
— Я уже Елене сказал, что я у нее брал деньги. В первый период, когда нужно было здесь инфраструктуру, как говорится, организовать, создать. Она помогла мне деньгами. Купить еще дополнительно участок земли. Нам не хватает земли для того, чтобы решать…
— Ну и чего, вы Елене хотите доказать, что это все-таки не хобби у вас?
— Поэтому я с ней согласен…
— Что это хобби?
— Нет.
— Вот как это у тебя все получается?
— Серьезно. Так вот, это сложный для меня вопрос. Она права, с одной стороны.
— И я считаю, что Елена права.
— Вот. Но я задался другой целью. Я задался целью построить бизнес. Построить здесь бизнес, который давал бы возможность уверенно этим людям работать, использовать технику, землю обрабатывать, держаться на этой земле уверенно, возрождать какие-то традиции. Потому что традиции возрождаются на земле, не в городах. И сохраняются традиции, обычаи.
— И это говорит мэр Москвы.
— Ну что ж. По фамилии Лужков. Отец у меня тверской, мама у меня из Башкортостана, из русского села.
Я отвечаю на этот вопрос очень просто: да, сейчас это похоже по экономике на хобби, но это переходит в бизнес.
— То есть вы надеетесь деньги в дом носить потом? Не только из дома, но и в дом.
— Нет, не очень. Я надеюсь на другое. Я надеюсь на то, что все эти деньги, которые затрачены, они создадут…
— Пять с половиной миллиона долларов вы с Еленой вбухали…
— Не мешай мне говорить! Что эти деньги, которые наша семья, по сути, это я и Елена, затратили, они сформируют ту платформу, на которой эта вся система будет устойчивой и иметь возможности для развития.
— Денег-то не так много вы на это пустили. Всего пять с половиной миллионов долларов.
— Ну ты, друг, даешь! (Лужков скрипит зубами) Это, во-первых, немалые деньги, между прочим. А во-вторых, я их пустил не на строительство каких-то там дач, особняков или какой-то там гламур, на какие-то развлечения, — я их пустил в дело, которое полезно людям. Это разные вещи.
Он в сердцах снова нажимает на лапку игрушечной овечки. И та — опять (глаза Лужкова начинают искриться):
— За рекой соловушка пел до зари,
Песни пел о счастье и о любви.
С чарами не справишься, век ты будешь мой.
Ой, ой как ты мне нравишься, ой-ой-е-ей!
Просторы полей фермера Лужкова.
ЗА ШТУРВАЛОМ КОМБАЙНА
Почему не сломался Лужков?
Наконец едем на машинный двор — к лужковскому комбайну.
— Ну чего, около комбайна поснимаемся чуть-чуть?
— Бессмысленно все это. Ну, халтура же получится!
— Просто нам нужно… Мы же не будем говорить, что мы в поле молотим или косим. А просто около комбайна походим. А выдадим — как будто уборка идет.
— Ну давай…
Гусейнов включает камеру.
— Дорогие товарищи! Мы ведем наш репортаж с поля товарища Лужкова! Товарищ Лужков, скажите, пожалуйста, сколько примерно часов вы всего провели на этой уборке?
— Да много, я не считаю, сколько часов. Для меня это большая радость. Для меня это и работа, но больше это удовлетворение.
Лужков по лесенке поднимается в кабину комбайна. Корреспондент «КП» — за ним.
— Но ведь таких нет, как Лужков. Чтобы такую жизнь прожили…
— Жизнь — да. Жил, вкалывал. Я считаю себя трудолюбивым, да.
— Честно скажите, а почему вы не сломались? Обычно ж как, когда больших начальников снимают с работы, тем более если этот начальник считает, что по отношению к нему поступили несправедливо, они обычно, не обычно, но часто бывает, что ломаются, обижаются на весь белый свет.
— Уходят из жизни.
— Некоторые водку начинают пить. Некоторые еще что-то. Вот почему Лужкову это ничего не грозило и не грозит? Что это за человек, из какого теста он?
— Я думаю, что ответ простой. Во-первых, это было вопиющее решение, вопиющая несправедливость. А то, что я остался самим собой, связано вот с чем.
Юрий Лужков: «Это как же понимать? Я, значит, стекло здесь протираю! А комбайном рулит „Комсомолка“?» Александр Гамов: «Я же должен отработать гречневую кашу, которой вы меня накормили!»
Лужков нажимает рычаг — комбайн — «Р-р-р!» — медленно выезжает из ворот машинного двора. Из динамика в кабине — женский голос: «Внимание! Температура масла ниже нормы. Прекратите движение!»
— Ну, что — придется остановиться?
— Слушай ее больше!.. — Лужков нажимает на кнопку — женщина в динамике замолкает. — А почему, говоришь, не сломался Лужков? Первое. Люди — москвичи и не москвичи — не изменили хорошего своего отношения ко мне. Это такое счастье и такая удача для любого руководителя, который покидает, по разным причинам, свой пост. И она мне, эта удача, улыбнулась. Второе. Я — трудоголик. Для меня было важным найти себе применение. Я его нашел. Я благодарен Попову Гавриилу, который меня сразу пригласил деканом факультета в Международный университет.
— С зарплатой 1 рубль.
— В месяц! Но это я сам установил себе зарплату.
— Вы, кстати, получаете ее?
— Следили эти все присные… Двинулись в университет с претензиями, что я получаю ниже прожиточного минимума. Нам пришлось изменить…
— Повысить вам зарплату.
— Да — до прожиточного минимума. А я все — за минусом "1 рубль, отправляю в фонд поощрения студентов, которые хорошо учатся.
— А за тем рублем ездите?
— Нет, там накапливается.
— И сколько сейчас накопилось?
— Уже много. Рублей 60 уже. Они стопочкой складываются в кабинете. Рублики.
— Железные?
— Металлические. К сожалению, рубль наш и в прямом, и в переносном смысле железным назвать нельзя. Он, скорее всего, деревянный. Он слабенький.
НА КРУПОРУШКЕ
Может быть, этого фермера в Думу?
…Потом экс-мэр снова везет нас на крупорушку. Похоже, он гордится ею даже больше, чем бескрайними гречишными полями. Ну а я продолжаю свои распросы…
— Вас, может быть, даже и наградят потом, когда вы встанете на ноги и из хобби в бизнес это превратите?
— Слушай, абсолютно, я бы сказал, в этом плане никаких мыслей даже нет. Если подсчитать мои награды, еще советского времени… У меня есть самая-самая высокая награда!
— Неужели вы Герой Социалистического Труда?
— Какая была самая высокая награда советского времени?
— Орден Ленина?
— Вот так. Уменя есть орден Ленина, орден Трудового Красного знамени, другие ордена. Я могу сказать, что может Брежнев развернуться там у себя, где он находится, если узнает, какое суммарное количество наград я получил за свою работу.
— Здесь бы тоже неплохо было бы, если бы вас наградили за гречку.
— Даже и не думаю. Это абсолютно не в системе моих целей. Вне системы моего мышления даже. Мне это не нужно. Мне нужно другое. Мне нужно отношение людей, это очень важно. Я испытываю такое счастье, что ко мне хорошо относятся люди. Пусть это счастье придет к тем, кто во власти. И я хочу задать вопрос: а все ли на это счастье имеют право, имеют основание испытать? Те, кто были во власти. Ответ абсолютно однозначен. Это мечта каждого уходящего с высокого пьедестала, но часто…
— Серьезно?
— Конечно.
— То есть люди, которые уходят с высокого пьедестала, у них все есть, они мечтают, чтобы к ним хорошо относились люди…
— Да, если это нормальные люди — я имею ввиду тех, кого — того, с пьедестала.
— Чего, они боятся по улице ходить иначе?
— Да. Если это нормальные люди.
— Вот именно это, да? Чего-то я про это не думал никогда. Им-то ничего не надо, взял и уехал…
— Что, если бы он уехал за границу?
— Ну да, чего ему отношение людей?
— Это другой совершенно вопрос. Кстати говоря, далеко не всех и заграница-то примет.
— Теперь-то да.
— А речь о мечте и мысли. У каждого, ну, где-то оставить свой положительный след в истории. Нормально. А ради чего иногда… ради чего тогда эти люди стараются, работают? Ради чего?
— Большие руководители? Кому-то надо бабки скопить.
— Это не та цель.
— Слава?
— Это не та цель.
— Может, Лужкова в Думу, а?
— Ты что, с ума сошел? Ну зачем ты хочешь сделать мне плохо? Ну скажи, пожалуйста? Ну я тебя там заставил поработать лопатой, но ведь это же не та причина, чтобы желать мне чего-то плохого.
— Нет.
— Наоборот, это как физзарядка у тебя была. Ты знаешь, что после твоей работы сейчас нам придется исправлять все?
— Нет, я к тому, что вы этот опыт наработанный, может быть, какой-то труд напишете или ученых привлечете? Или вы так и будете за счет «Комсомолки» пропагандировать свой опыт и учить уму-разуму других тружеников сельского хозяйства?
— Может быть. После вашего отъезда.
— Мы поняли намек. Нам пора уезжать.
— Ну хорошо. Но ты не подумай, что я тебя принуждаю.
— Нет.
— Это шутка.
— Какая шутка, если все уже записано и в газете это будет.
— Это все записывается? А чего ж ты не сказал? Поставил какой-то портсигар мелкий. Что это такое? Это обман! Я бы, может быть, не стал бы говорить то, что тебе наговорил. Что это такое?
* * *
— Спасибо вам огромное. Извините, что загостились. Мы поехали.
— Гречки не возьмете, что ли, с собой?
— Да ну ладно, вы же всего лишь на тысячу тонн крупы нынче выйдете. Вот когда будет три тысячи…
— Ну, как хотите.
Лужков обнимает корреспондента «КП», тот вытирает слезу и говорит — на камеру — ну очень проникновенно…
— Дорогие товарищи! Сегодня здесь было прекрасное утро, петухи пели у Лужкова. Мы надеемся, что и в целом в сельском хозяйстве нашего родного Отечества наступит такое же прекрасное, пропетое петухами утро.
Лужков:
— Пропетое или пропитое?
— Пропетое. Будем оптимистами, Юрий Михайлович.
В БЕСЕДКЕ, ЗА ЧАЕМ С МЕДОМ
Нужен новый «Декрет о земле»
…А еще Юрий Михайлович напоил нас чаем на свежем воздухе — в беседке. Со знаменитым лужковским медом — оказывается, работая мэром, он запас его впрок…
— Конкурентов не боитесь?
— Я? Да если рядом со мной появятся такие же хозяйства, которые будут работать со своими полями, то мне меньше придется применять гербицидов, использовать трактора и культиваторы, и плуги, и дискаторы, и бороны, и так далее, чтобы свои поля содержать на уровне.
В Германии, например, если ты не работаешь со своей землей и если это земля сельскохозяйственная, ты платишь бешеные налоги. А если работаешь — получаешь дотации.
Государство у нас неэффективное. По крайней мере, в отношении монетаризма. Сегодня мы только следим за тем, как себя чувствует банковская система, стараемся удержать ее, как будто это главная часть нашей экономики. Это обслуживающая часть, а главная — реальный сектор экономики. Если он себя чувствует плохо, то и банковская система в итоге будет себя всегда чувствовать плохо, как надстройка.
— Вы про землю хотели сказать.
— Так вот, когда мы говорим об использовании земли, то дотации сельскому хозяйству не нужно искать в бюджете государства.
— А где ж?
— Отвечаю. Дотации селу нужно искать в работе с теми латифундистами, которые не используют свою землю. Почему я на свои 5 тысяч гектар плачу 10 миллионов, плюс косвенных налогов массу, прямые налоги от зарплаты людей, а этот латифундист ничего не платит? Так вот, если он обязан будет платить столько, сколько я плачу, работая с этой землей, то эти деньги суммируются в государстве, суммируются по регионам. И идут на поддержку тех, кто занимается землей. Ничего государству не нужно искать в своем бюджете. Дошло?
— Не совсем.
— Схема такая должна быть. У тебя есть земля? Ты должен с ней работать сам. А у нас закон позволяет передать в аренду свой участок земли. Он три года может ничего не делать с ним. Потом аренда передается другому, тот может три года ничего не делать. И земля пустует. 123 млн гектар сельскохозяйственных земель в России. В работе — 43. А 80 млн гектар гуляют, зарастают, становятся лесами, бурьян и так далее. Это мы повсеместно видим. В России сельскохозяйственных земель 9 % от мирового потенциала. И мы покупаем мясо, мы поим наших детей неизвестно каким молоком. Мы покупаем массу товаров, даже, я бы сказал, обычных. Я не говорю об ананасах. Мы покупаем массу сельскохозяйственной продукции за рубежом. Почему?
Так вот, пожалуйста, почему власть наша любимая не озаботится такой возможностью? Что, в Государственной Думе или где-то там идет такое влияние латифундистов, засилье этих латифундистов? Почему нет воли и разума к тому, чтобы заставить их платить налоги со своей неиспользуемой сельскохозяйственной земли столько, сколько я плачу при использовании на среднем уровне? Ответа нет.
— Короче, нужен новый «Декрет о земле»?
— Да — вроде того…
…И О ТЕАТРЕ
«Мою пьесу о Сократе боятся ставить»
Поговорили, правда, немного, мы с фермером Лужковым и про искусство…
— …Юрий Михайлович, а вот пьеса ваша «Сократ», вы ее будете ставить где-то, а?
— Чего? Ее боятся ставить.
— Почему?
— Ну она такая…
— Революционная?
— Она там… Она очень критическая, она очень современная, несмотря на то, что это времена Сократа.
— К нынешней ситуации, если применять, какие больше всего пассажи подошли б?
— Почти две с половиной тысячи лет назад это было.
— Какие строки, например, приходят на память?
— Да много кое-чего приходит.
Фермер Лужков выходит из-за стола, левую руку — в карман, правую — вверх. Начинает декламировать — громко и торжественно.
— Например, руководитель тогдашнего правительства, можно сказать, Афин говорит:
«Задумал строить центр научный поблизости Афин.
Вот там не скучно ученой молодежи будет жить.
И будет там она творить».
А Сократ ему говорит:
«А нет, пустое это все. Афинский скол — бессмысленный…»
— Голосом Лужкова говорит, ага?
— Погоди, не вмешивайся в пьесу — там нет роли «Комсомолки»! На чем я остановился? А!
«…как в чистом поле кол».
Тот — ну, из правительства, значит, ихнего — Афинского, говорит:
— «Ну почему, ну почему?»
А этот — Сократ — говорит:
— «Ученые, философы, поэты, астрономы
И весь научный люд не ходят строем,
Правил не поймут».
— А еще?
— Еще?
— А еще какие из «Сократа» строки вспоминаются?
— Да много.
— Ну еще одну.
— Да не приставай ты ко мне. Ну что ты ко мне пристал?
— Не будете больше?
— Не буду. Не хочу.
— Интересно!
— Не хо-чу!
— Юрий Михайлович, вы же на свои деньги же «Сократа» могли бы поставить? Прямо здесь — в хозяйстве своем! Вам бы Елена Батурина могла бы же…
— Чего?
— Ну, в смысле, тоже помочь, посодействовать. Она читала вашу пьесу?
— Ну конечно.
— Вы ж могли бы оплатить — актеров хороших, режиссеров, оркестр!
— Я не ставил перед собой такой задачи. И знаешь, почему? Потому что вся моя душа отдана другому жанру.
— Это какому же?
— А я гречку выращиваю. Это тоже искусство.
«ЗНАЮ, ЧТО Я ЛУЖОК»
Сначала — объезд полей…
Лужков (как и положено настоящему человеку от сохи, слегка небрит, но говорит солидно, покхекивая):
— Вот мои озимые. Ничего… Будет урожай. Всходы пошли в рост. (По старой мэрской привычке чешет затылок.) Это позволит получить более полновесные урожаи.
Источник: Milknews